Синдром Настасьи Филипповны - Наталья Миронова - Страница 29


К оглавлению

29

— Нам не о чем говорить. Хотите поговорить — звоните моему адвокату.

— А зачем нам адвокат? — Голос был все так же мягок и невозмутим. — Давайте встретимся, мы же с вами не чужие друг другу люди.

В этих словах, сказанных с легким довольным смешком, Элле почудился намек — до того гнусный, до того подлый, — что она задохнулась. Голос еще что-то говорил, но она его перебила.

— Если вам кажется, что мы породнились, вы ошибаетесь. Учтите, этот разговор записывается на пленку. Встретимся в суде.

Отключая связь, Элла еще успела расслышать, как он резко, с шипением, втянул в себя воздух. Впервые за последние три дня она ощутила нечто вроде удовлетворения. Вынула пленку из аппарата, поменяла ее на чистую, мысленно пометила для себя, что надо подкупить кассет для автоответчика.

Раздался новый звонок: это звонил майор Воеводин.

— Извините, что я рано. Боялся вас не застать.

— Ничего, вы уже не первый. Звонил отец одного из этих парней. Предлагал встретиться и обсудить. В школе.

— Зашевелились, — усмехнулся Воеводин. — Предлагаю встретиться и обсудить со мной.

— Я еду в больницу, — сказала Элла.

— Вот там и встретимся.

— Хорошо.

Уже знакомой дорогой она добралась до Института Склифосовского. Дежурный администратор сменился, но ей не сказали ничего нового. «Пока без изменений». Она прошла в отделение милиции, где ее уже ждал Воеводин.

— Хочу вам сообщить, что мне официально поручено вести это дело. И неофициально: для вас это хорошая новость.

— Я рада, — кивнула Элла. — То есть радоваться нечему, но хорошо, что это вы. Как вам удалось? Я думала, этим будет заниматься районное отделение. Какой-нибудь капитан Колобов.

— Районное отделение пусть занимается ограблением ларьков. А делом о групповом изнасиловании должна заниматься прокуратура. Я следователь прокуратуры. Позавчера мне просто случайно досталось дежурство в Склифе. Я попросил это дело, и мне его дали. Районное отделение милиции было только радо спихнуть хлопотное дело. Итак, хочу вас проинформировать…

— Простите, пожалуйста, — перебила его Элла. — Могу я спросить? Почему вы решили заняться этим делом?

— Дело интересное, перспективное. Может стать громким и принести лавры моему ведомству, которому их так не хватает. Сугубо неофициально? Я не люблю насильников. У меня отец воевал, дошел до Берлина, потом служил в оккупационных войсках. Он мне рассказывал, какие безобразия там творились. Двоих сам перед строем расстреливал за произвол в отношении гражданского населения. Ну не лично — приказ отдавал. Так вот, в его части больше такого не было. Он говорил, как рукой сняло. Я ответил на ваш вопрос?

— Да, вполне. Это действительно хорошая новость.

— Вчера мы вызвали на допрос всех четверых. Явились только трое. Ермошин в больнице.

— Здесь? — машинально спросила Элла.

— Не настолько тяжелы его травмы, — усмехнулся Воеводин. — Но мы связались с больницей и справки навели. Ваша дочь прокусила ему руку. С травмы сняли слепок, сфотографировали, переслали нам, документы уже подшиты в деле. Пригодится, чтобы связать его с местом и восстановить общую картину. К сожалению, они промыли рану, образцы слюны взять не удалось.

— Простите, я ничего не понимаю, — призналась Элла. — А что он сам говорит? Что говорят остальные?

— С Ермошиным побеседовать не удалось. Он, видите ли, в шоке. Остальные ушли в глухую несознанку. Мол, ничего не знаем, ничего не видели. Позанимались физкультурой и разошлись по домам. В женской раздевалке полно их «пальчиков». Да, я не сказал: пальчики мы все-таки прокатали, хотя они и возражали. Ну, они говорят, вломились к девчонкам в раздевалку просто побаловаться. Им это не поможет, — заторопился Воеводин, предупреждая следующий вопрос. — Но дело в том, что мы выделили только три отдельных типа спермы. Мы еще не знаем, кому она принадлежит: надо взять образцы ДНК у всех четверых. Я уже запросил ордер.

— А если не получите? — мрачно спросила Элла. — У этих парней влиятельные отцы.

— Получу, — решительно заявил Воеводин. — У Потапчука лицо расцарапано. Мы взяли ткани из-под ногтей у вашей дочери. К бабке не ходить, это его кожа. Так что один образец у нас уже имеется. Кроме того, извините за подробность, в раздевалке обнаружены рвотные массы. По моим прикидкам, это Ермошин. Так что и второй образец у нас есть. Когда остальные узнают, что два образца уже есть, им некуда будет деться. А эти начнут их топить. Дескать, почему только мы должны отдуваться? Но я хочу получить официальные образцы у всех четверых. И я своего добьюсь.

— Простите, а они не могут сбежать?

Воеводин улыбнулся ее наивности.

— Рябов уже живет на даче у бабушки. Со вчерашнего дня, после допроса. Не беспокойтесь, никуда они не денутся. Скажите, дочь рассказывала вам об отношениях с одноклассниками?

— Она мне все рассказывала. Знаю, это звучит самонадеянно, но в нашем случае это действительно так. Мы с дочерью живем как на острове. Да, она говорила и об этих четверых. Рябов, Потапчук и Кулаков верховодят в классе. Ермошин, насколько я поняла, — прихлебала.

— Они приставали к ней раньше?

— Да, особенно Рябов. Поймите, она не жаловалась, — заторопилась Элла. — Она просто рассказывала. Она умела за себя постоять…

Элла вдруг поняла, что говорит в прошедшем времени, и зажала себе рот рукой.

— Все в порядке, — успокоил ее Воеводин. — Она еще постоит за себя.

— Я наняла адвоката, — сказала Элла. — Ямпольского.

— Ямпольского? — В голосе Воеводина невольно прорвались нотки благоговения. — Ну тогда считайте, что вы уже выиграли процесс.

— Для меня сейчас важнее всего здоровье дочери. — Элла встала. — Извините, я пойду. Может, Марья Дмитриевна пришла.


Марья Дмитриевна пришла и опять позволила Элле войти в палату интенсивной терапии. Юламей лежала вся опутанная трубками. Кровоподтеки на лице еще больше потемнели. Но на этот раз Элла не упала в обморок. Она подошла к постели, осторожно, стараясь ничего не задеть, коснулась руки дочери и позвала ее:

— Юля, Юленька!

И вдруг правый глаз Юламей открылся.

— Тихо, девочка моя, тихо. Ты не можешь говорить. Пока не можешь. Не пугайся. Я с тобой. Все будет хорошо.

— Дайте мне ее осмотреть, — потребовала Марья Дмитриевна. — Подождите за дверью.

Элла вышла. Ждать пришлось долго. А может, просто показалось? Наконец двери палаты растворились и пропустили Марью Дмитриевну.

— Она молодчина. Надо бы подержать ее здесь еще денек, но так и быть: положу ее в бокс. Побудьте с ней пока.

Элла вернулась в палату.

— Юленька, можешь взять меня за руку?

29