Начало марта, 688 год н. у.
Низко плывущие тучи еще больше сгущали царившую в лесу тьму. Единственными звуками в этом сумраке было монотонное чавканье лошадиных копыт по грязи да мелко моросящий нескончаемый дождь. Для небольшого отряда, возвращавшегося по едва различимой тропе, пролегавшей сквозь чашу, звуки эти были единственной наградой за все тяготы этого бесплодного дня. Так что ненастье казалось чем-то вполне естественным, прямо-таки необходимым пятерым мужчинам, чьи поиски не дали никаких результатов.
Пытаясь помешать струйкам дождя стекать по твердым, резко очерченным скулам и сжатым губам, Адам пониже надвинул капюшон черного плаща, отчего лицо его совсем скрылось в тени. Он продрог, вымок и был раздражен этим напрасно потерянным днем и нежеланием противника достойно сразиться в открытую. Только прошедшей ночью эти презренные трусы напали на маленькую хибарку, притулившуюся на лесной прогалине, и перебили всех спавших обитателей.
Лес служил границей между Нортумбрией и Мерсией, и нападение было очередной попыткой не признавать существующие рубежи между двумя владениями. Несколько месяцев назад король Олдфрит приказал Адаму, своему преданному вассалу и илдормену Оукли, вести отряд из их скира в глубь королевства, к юго-восточной границе. Здесь они объединились с силами местного илдормена, защищаясь от подобных набегов. И вот сегодня, с восходам солнца, Адам повел четверых людей злодеев; следы эти становились все пока не пропали совсем. Негодяи, которые их оставили, просто исчезли, что еще более усиливало досаду Адама. Он скрипнул зубами и так натянул вожжи, что они впились в его сжатые в кулаки и огрубевшие в сражениях ладони.
Опытный воин, Адам был вне себя от этих ребяческих – нет, трусливых – воровских нападений мерсийцев. Их воины после набегов скрывались, растворяясь во мраке, не пытаясь встретиться с защитниками лицом к лицу. Сжав зубы от ярости, Адам безмолвно клял бурю, виновную в их теперешней неудаче.
Буря? Какое там! Эта погода недостойна таких сильных определений. В сплошных серых тучах, тянувшихся вслед за туманом, и в нескончаемом мелком дожде не было ничего драматического – ни мощного грохота, ни ослепительных вспышек. Скорее, это было жалкой пародией на неистовство бури, нелепой и удручающей, как и весь этот день, начавшийся надеждой на отмщение злодеям и кончившийся ничем. Хуже того, Адам боялся, что день этот предвещает целую вереницу ему подобных.
После того как три года назад умер король Эсгферт, корона Нортумбрии перешла к его сводному брату Олдфриту. Человек необычайной учености, намеревавшийся постричься в монахи, Олдфрит хотел лишь одного – жить в мире со всеми. Никоим образом нельзя было сообщать ему об этих раздорах. А тут еще Этелрид, король Мерсии, подливает масла в огонь. Этелрид решил во что бы то ни стало расширить границы своих владений, а потому обращал алчные взоры на земли нового правителя, считая его ни на что не способным ничтожеством. Как и во время последнего ночного набега, воины Этелрида начали потихоньку отщипывать от владений Нортумбрии, пока война наконец, прямо и недвусмысленно, точно черная грозовая туча, не замаячила на горизонте. Адам и его люди неуклонно продвигались вперед сквозь неподвижную тишь, а мысли его тем временем становились все безрадостнее.
В-ж-ж-жик! У-ап-п! Воздух наполнился свистом летящих стрел и приглушенными ударами наконечников, вонзающихся в мягкую плоть.
Со звоном выхватив меч из ножен, Адам развернул лошадь, успев заметить, как четверо его спутников и товарищей по оружию падают с седел, пронзенные стрелами. Лес точно взорвался, наполнившись вдруг людьми, грубыми голосами и резкими воинственными криками.
Адам не успел даже вскрикнуть, когда внезапный удар по затылку, у самой шеи, свалил его на землю, выбросив из седла. Он потерял сознание.
Грохот сотен лошадиных копыт, мчавших своих всадников в битву, отдавался у Адама в голове болью. Сознание медленно возвращалось к нему, он стал ощущать приятное тепло потрескивающего рядом огня, однако веки его были слишком тяжелы, чтобы поднять их, и Адам возблагодарил за это судьбу, услышав знакомый голос, который ему совсем не хотелось бы слышать.
– Отведите нашего гостя в приготовленное для него место.
Слова были сказаны спокойным, сдержанным тоном, но в них явственно слышалось удовлетворение этой удачей и превращением благородного мужа в беспомощного пленника.
– Зачем это? – проворчал чей-то голос. – Неужто не найдется подходящего местечка поближе, куда можно было бы надежно упрятать лорда Адама, не тратя столько времени и сил?
– Ты не способен понять, какие опасности таятся в его присутствии здесь.
Раздраженный непрестанными выпадами мерсийского тэна, его собеседник сдобрил свой ответ крепким словцом.
– Ну еще бы. Ты ведь дрожишь от одной только мысли обо всей этой друидской чепухе, которая тотчас же повергает тебя в омут беспричинного ужаса.
Явно оскорбленный, первый из собеседников пытался скрыть это за язвительной насмешкой.
– Зачем тратить столько усилий, когда мои воины прекрасно могли бы охранять лорда Адама. Они достаточно опытны, чтобы не допустить вмешательства магии друидов, да она и не имеет никакой власти – разве что может лишить тебя сил и заставить дрожать от страха. – Слова его так и сочились сарказмом. – В благодарность за мою поддержку ваш король предоставил мне возможность распоряжаться пленником по своему усмотрению. Так что, невзирая на твои беспричинные похвальбы, тебе приказано сопровождать его и проследить, чтобы он был заключен в каменные стены темницы. Они надежно укроют его от глаз тех, кто, без сомнения, отправится на его поиски.
Адам услышал в голосе епископа ненависть к себе, черную, таившуюся в глубине его злобной души все эти десять лет, с тех пор как пути их пересеклись в последний раз в жестокой и яростной схватке. Что же, благочестивого епископа нетрудно было узнать по голосу, но того, кто насмехался над силами, которых следовало страшиться, Адам не мог узнать. Желая подтвердить свои подозрения, Адам медленно, с усилием приподнял тяжелые веки.
Щурясь от яркого света костра, больно резанувшего по глазам, Адам увидел фигуру епископа Уилфрида. Годы изгнания ничего не смогли поделать с его объемистым животом, на котором Уилфрид имел привычку складывать руки, но Адам тотчас же перевел глаза на мужчину, с яростью взиравшего на упитанного священника. Чем-то он ему был знаком. Еще мгновение и Адам узнал в нем Торвина, тана короля Мерсии Этелрида.
Торвин был так сухопар, что казался слабым, но Адам знал по собственному опыту, столкнувшись с ним в битве, что это всего лишь видимость, скрывающая жилистую силу и острый ум. Однако он был поражен не столько присутствием Торвина, сколько тем, что его всклокоченные волосы грязными соломенными прядями падали из-под помятого бронзового шлема, увенчанного головой вепря. Мало того, грубо обточенные края шлема задевали за густой мех плаща, лишь частично скрывавшего короткую кожаную куртку, покрытую сеткой бронзовых переплетенных колец.