Свинцовые тучи постепенно темнели. Наступали сумерки. На всякий случай Гермия взяла в руку увесистый камень: если варан вздумает напасть на нее ночью, она хотя бы попытается отбиться. Конечно, это скорее самовнушение, чем самооборона. Но разве у нее есть другие варианты?
Как ни пыталась Гермия пошире раскрыть глаза, через некоторое время на нее навалился тяжелый сон. Сновидений в нем не было, было лишь гнетущее, душащее чувство тревоги. Гермия проснулась, обмотанная липким страхом, испуганно озираясь по сторонам.
Наручные часы разбились при ударе о камень, поэтому Гермия не могла узнать, сколько времени она спала. Небо расчистилось от туч, светило солнце, но было довольно свежо. Наверное, утро, решила Гермия. Теперь она вычисляла время суток по солнцу, как какой-нибудь Робинзон Крузо… Осталось делать зарубки на камне… А дракон будет у нее вместо Пятницы. Гермия невесело усмехнулась.
Дракон по-прежнему лежал под скалой. Он, кажется, даже не двигался. Ждет, гаденыш, ждет, когда я сдохну! — Гермия погрозила кулаком лежащему, как ни в чем не бывало, дракону.
Горло раздирало от жажды. Это еще утро, с ужасом подумала Гермия, а что будет днем? Вчера палящее солнце закрывали облака, а сегодня оно будет жарить, что есть силы… Осмотр ноги оказался настолько неутешительным, что Гермия позабыла и о солнце, и о драконе. До нее со всей четкостью наконец-то дошла мысль, что она не выживет, если не придет помощь. А ждать помощи было неоткуда…
К полудню Гермия почувствовала легкое головокружение. Вероятно, перегрелась на солнце, подумала она. Для того чтобы уберечь голову от солнечных лучей, ей пришлось снять футболку и повязать себе что-то вроде чалмы. В конце концов, ожоги на теле ей уже не страшны, а вот голова… Кто знает, вдруг голова еще на что-нибудь да сгодится?
Однако номер с футболкой на голове не прошел. Головокружение усилилось, но, помимо него, появилась еще и боль. Вскоре все тело сделалось каким-то слабым, ватным и Гермия поняла, что дело вовсе не в солнце, а в заражении, о котором говорил Констанс.
Наверное, это конец, стучало где-то в уголке сознания. Вот так все и происходит. Вначале кружится голова, потом отказывает тело, а потом ты теряешь сознание и умираешь… Но Гермия почему-то уже не боялась. Ей начало казаться, что тело, которое лежит под солнцем, вовсе не ее, а принадлежит какому-то другому человеку. Где же в таком случае она сама? На этот вопрос Гермия затруднялась ответить… Она только чувствовала, что сидит рядом с этим телом и смотрит на него, как будто бы со стороны. Странное ощущение…
Через некоторое время у нее начались видения. Перед ней проносились гигантские волны, драконьи хвосты, чьи-то лица, руки и тела. А вскоре она опустилась на самое дно своего подсознания, когда перестаешь понимать, где кончается воображение и начинается Вечность…
Тяжелые-тяжелые веки, мучительно гудящая голова и ощущение зуда во всем теле… Вообще-то смерть она представляла себе совершенно по-другому. Сможет ли она открыть глаза? Нужно попробовать. Понять, по крайней мере, какое сейчас время суток… Проклятый варан, наверное, не ушел и по-прежнему караулит ее у гребня. Ну и пес с ним. Сейчас она не в силах даже пошевелиться, не то что смотреть на какого-то варана…
Гермия с трудом разлепила глаза. Вокруг мелькали золотые точки, за которыми ничего не было видно. Ослепла она, что ли? Неужели это из-за драконьей слюны? Однако через несколько секунд золотых точек стало гораздо меньше, и Гермия смогла оглядеться по сторонам.
Вместо голубого неба — молчаливого свидетеля ее страданий — был потолок из густых пальмовых листьев. Вместо каменной плиты — знакомое ложе, покрытое вышитым пледом. Вся эта обстановка была ей настолько знакома, что Гермия серьезно подумала, не бредит ли она. А когда в проеме двери появилась Поная, девушка действительно испугалась за свой рассудок.
— Этого не может быть… Не может быть… — прошептала она, с трудом двигая засохшим языком.
Поная улыбнулась и подошла к ее изголовью. В ее руках была тряпка и маленькая глиняная миска, в которой плескалась какая-то темно-коричневая жидкость. Поная откинула одеяло, обмакнула тряпочку в жидкость и смазала ею ногу Гермии. Самое удивительное, что боли почти не было. Может быть, и ноги уже нет? — мелькнула в голове Гермии страшная мысль. Она приподнялась и взглянула на ногу. Та, слава богу, была на месте…
Поная жестом попросила Гермию лечь и произнесла несколько фраз на индонезийском. Гермия недоуменно пожала плечами, разобрав только слово «понги» — «рано» и предположив, что фраза означала: «вставать еще рано». Как жаль, что она не понимает бахаза… Тогда она могла бы узнать о том, как сюда попала…
Поит! Господи Боже! — Воспоминание острой бритвой царапнуло по сердцу. Как она могла забыть о нем! Сколько времени она провела здесь?! Наступил ли уже четверг?! Как она может получить ответы на все эти вопросы, когда она совершенно не знает бахаза, а Поная не знает английского? Если бы здесь был Констанс или Джамбата… Но Констанс бросил ее… Гермия умоляюще взглянула на Понаю.
— Джамбата? Где Джамбата? — взволнованно спросила она.
Поная указала на дверь, что, по всей видимости означало: Джамбата ушел. Гермию охватило отчаяние. Неужели срок, назначенный похитителями, уже прошел, и Пойта нет в живых?! Она вскочила с постели, позабыв о боли, и тотчас же почувствовала сильное головокружение.
Поная успела подхватить ее и, нахмурившись, указала на ложе. Как это ужасно! Она настолько беспомощна, что ничего не может сделать. С помощью Понаи Гермия вновь улеглась в постель. Оставалось надеяться только на то, что похитители будут ждать. Но это была такая призрачная надежда…
Индонезийка склонилась над ее лицом, закивала головой и пробормотала какие-то слова. Потом ласково погладила Гермию по голове и ушла. Отчаяние ушло, внутри осталась только тупая боль от собственной беспомощности. Гермия попыталась сосредоточиться на событиях, произошедших с ней в тот день, когда она вернулась на Комодо. Ворюга-гид, комодский дракон, а потом каменное плато, тяжелый сон и видения. Вот и все, что она смогла вспомнить. То, как она транспортировалась с гребня в дом Джамбаты, оставалось загадкой.
Может быть, это место оказалось недалеко от деревни, и ее нашел кто-то из местных, а потом принес к Джамбате? А может быть, это был сам Джамбата? Вопросы, вопросы, одни вопросы… Вот как, оказывается, плохо терять сознание. Ничего не помнишь и чувствуешь себя беспомощной. А все потому, что кое-кто, назвавшийся твоим другом, бросает тебя в самый неподходящий момент… Гермия была чудовищно зла на Констанса. Все, что случилось с ней в тот день, произошло по его вине. А ведь никто же не просил его называть себя другом и обещать помощь. Сам вызвался…
Там, на вершине гребня, думая, что смерть уже близко, Гермия решила простить его. Простить ради тех чувств, которые к нему испытывала. Справедливо ли будет отказываться от своих, пусть и не слов, но мыслей? В конце концов, она сильно обидела Констанса, и, может быть, в тот момент он не контролировал себя… Знать бы, где он сейчас, думает ли о ней? Вспоминает ли ту безумную ночь, когда им казалось, что они — единственные люди во всей вселенной?