Урожденный дворянин. Защитники людей - Антон Корнилов - Страница 29


К оглавлению

29

– Поподробнее, если можно… – начал он.

– Нельзя, – отрезал Трегрей. – Прости, но я не имею права говорить об этом.

Антон пару секунд молчал. Потом пробормотал:

– Никак не могу понять… То ли это какой-то сдвиг у тебя… То ли на самом деле ты… откуда-то не отсюда…

– Согласен ли? – повернулся уже к Казачку Олег. – Оставить службу и переехать в Саратов?

Предложение это явно застигло Казачка – человека, который только что перехватил брошенный в него с пяти шагов нож, – врасплох.

– Что? – оторопело переспросил он. – Как это? В Саратов?.. Кто ж меня отпустит? Меня брат убьет, если я только попытаюсь выкинуть что-нибудь подобное!

– Но-но! – встрял между ними Антон. – Ты мне это прекрати, Олег! Кадры у нас переманивать!..

И Казачок, замерший на мгновение, серьезно задумавшийся над словами Олега, расслабился, засмеялся, тряхнул свободно чубом, выпалил вполне искренне:

– Да я бы – честное слово – с полным моим удовольствием! Если бы не служба! Как это – службу оставить? Карьера-то у меня на взлете на самом!

– Жаль, – безо всякого удивления отреагировал Трегрей. Антон подумал, что он заранее знал, как ответит на предложение Казачок. И спросил парня только ради того, чтобы проиллюстрировать сказанное ранее. – Мы бы воспитали тебя настоящим человеком.

– Мы его тоже нормально воспитаем! – воскликнул Антон, хлопнув Казачка по плечу.

– В том-то и дело, что – нормально, – жестковато отметил Олег.

Казачок, почуяв, как метнулась между этими двумя недобрая искорка, забеспокоился, что это – из-за него.

– Да в чем проблема-то, Господи?! – вскинул он голову, всплеснув чубом. – Можно подумать, уже навсегда прощаемся! Не раз еще пересечемся, земля-то круглая!.. Так я насчет банкета все-таки…

– Отставить! – рассердился Антон. – Завтра смотреть вас будут, а вы все о банкете мечтаете! Кругом – и шагом марш отсюда! Быстро!

Он достал еще одну сигарету, повертел ее в руках, с трудом сглотнул шершавый комок вязкой слюны и сунул сигарету обратно в пачку.

Олег стоял рядом. Заложив руки за спину, он смотрел в сторону дальнего леса, очень похожего на синеватый косматый шарф, растянутый по линии горизонта. Взгляд Олега был не рассеянным, а осмысленным и твердым, словно он видел что-то вполне определенное там, где остальным было доступно только пустое пространство.

Антон все-таки решился.

– Не питаешь ты особого доверия к нашему ведомству, – проговорил он. – Может, в этом все дело, а? Я имею в виду результаты твоей работы…

Трегрей медленно повернулся к нему:

– Полагаешь, я обманываю тебя? Лгать противно дворянской чести.

– Не меня, – буркнул Антон, решив в этот раз не обращать внимания на очередное упоминание принадлежности к дворянству. – При чем тут я?.. Начальство наше… Ладно! – махнул он рукой. – Забудь, дворянин.

«Извини», – хотел добавить он, но удержал себя от этого. Какого черта извиняться, в самом-то деле? Кто больше других пострадает? Куратор проекта, кто ж еще…

Антон мысленно выругался, привычно потянувшись за сигаретами.

– Я прошу простить меня, – неожиданно услышал он голос Трегрея. – Я подвел тебя, хоть и невольно.

– Ладно, – повторил Антон. – Забудь… Я пойду вздремну пару часов? Перелет-то неблизкий был. Совершенно не умею спать в дороге. А тут еще жара эта…

В палатке было удушающе влажно, зато не жгло и не ослепляло солнце, как снаружи. Было темно. И в темноте этой Антон опрокинулся навзничь и вытянулся, забросив руки за голову. Он только закрыл глаза, как кто-то стукнул несколько раз в барабанно натянутый палаточный бок…

* * *

– Уснул, что ли, ты там, парень?..

Антон открыл глаза и вздрогнул, громко чертыхнувшись. Сосед по подъезду, красноносый дядя Славик Корнишин, отлепив физиономию от лобового стекла, взвизгивающе захохотал, довольный его испугом.

Опустив стекло окошка, Антон выглянул из машины в промозглую, иссеченную мокрыми плетьми снега темноту. Поежился, подняв воротник куртки.

– Выручи, парень, сколько сможешь… – голос дяди Славика стал просительно мягок, красная нашлепка носа жалобно завздрагивала. – Ночь уже скоро, а я, прикинь, еще не похмелялся…

Пошарив в карманах, Антон одарил соседа горстью мелочи. Тот оживленно отчеканил:

– Премного благодарен! – и поспешно удалился.

Антон поднял стекло.

– Все равно ведь не успокоится, сукин сын, – повторил он. – Чтобы Трегрей отступил… Ну хотя бы своего дружка-горлопана успеет спасти. Если очень постарается.

Глава 4

Этот подвальный ресторанчик, хоть и находился в самом центре города, был так убог и затхл, что впору ему было называться распивочной. Однако – поди ж ты – фанерная вывеска гордо заявляла жирным блеском размашистых букв: «Ресторан Купеческий».

Под низким потолком полутемного зала этого «Купеческого», задымленного табаком зала, тесно уставленного грубо сколоченными столами и стульями, похожего на трапезную средневекового трактира, колыхался маловнятный пьяный гомон. Два очкастых, потрепанных типа в углу спорили о чем-то, стуча кружками. Видимо исчерпав все аргументы, один из них решил прибегнуть ко мнению независимой стороны, для чего обернулся и робко потянул за рукав сидевшего за соседним столом угрюмого дядю вполне уголовной наружности, с татуировкой в виде колючей проволоки, ошейником охватывающей шею.

– Простите, – проговорил очкастый. – Не будете ли вы столь любезны поделиться, кто, по-вашему, лучше: Пастернак или Мандельштам?

Уголовный дядя высвободил рукав, оценивающе посмотрел сначала на одного очкастого, потом на другого.

– Оба – лошье голимое, – вынес он свой вердикт.

Столик прямо напротив стойки занимала пара, весьма колоритная даже по меркам этого заведения.

Лицом к залу сидел дородный бородатый мужик с горбачевским пятном на бритой наголо голове. Помещавшийся напротив него парень выглядел еще живописнее.

Одет он был в короткую куртку, испещренную вкривь и вкось столькими разноцветными английскими надписями, что можно было подумать – куртка умещала на себе небольшую повесть. Запредельно узкие джинсы по плотности прилегания к ногам вряд ли уступали колготам. Ярко-зеленые кроссовки невольно рождали иллюзию натянутых на ступни гигантских огурцов с выдолбленными сердцевинами. И венчал все это великолепие залихватский кок, сооруженный явно не без помощи парикмахерского геля. Правда вот лицо под сенью кока было неожиданно сереньким и дряблым – парень явно уже успел разменять четвертый десяток.

Прожевав бутерброд, обладатель кока нацелился пальчиком, тонким и прямым, как карандаш, в бородатого своего собеседника и протянул:

29